EGO SUM QUI SUM

сегодняшний сон

я работаю в полиции. сша довоенные, кажется

приезжаю куда-то на вызов. вход перетянут полицейской лентой, стоит оцепление

киваю патрульному на входе, подныриваю под ленту, захожу внутрь. там лежит труп. я знаю, что это бухгалтер мафии. спрашиваю у своего знакомого, который стоит рядом:

- как это произошло?

- мы его взяли. он жил под чужим именем. когда мы его брали, одного "быка" застрелили, второй выпрыгнул в окно, убежал. мы выводили его из здания. по тротуару проходил молодой человек, прилично одетый. неожиданно выхватил пистолет. патрульные схватились за оружие, но он успел выстрелить бухгалтеру в голову, после чего был застрелен полицейскими на месте. имя стрелявшего пока не узнали, но с группировкой он точно не связан, в нашей картотеке не числится. он же не мог не понимать, что идёт на верную смерть?!

- всё очень просто. скорее всего, ему приказал сделать это, если бухгалтера возьмут, capo di tutti capi... наверное, его семья задолжала, не платила ежемесячный сбор или что-то подобное... а он обещал простить долг и не трогать семью... вот так
* * *
следующий эпизод: я стою в роскошном кабинете какого-то толстяка. это и есть capo di tutti capi. я улыбаюсь. ордер на обыск есть. я говорю, внимательно наблюая за толстяком

- мне плевать, что ты обедаешь с кардиналом. срать я хотел и на тебя и на кардинала, я вообще атеист.

(ага, вижу как жилы на лбу вспухли, не привык, что с ним так разговаривают, к уважению привык, сволочь. вышел из себя, это хорошо)

вижу, что он напрягается, каждый раз когда я опираюсь на массивный письменный стол. обращаюсь к оперативникам:

- ребята, это в столе. скорее всего - в ножках спрятано. ничего нового не могут придумать.

толстяк дёргается, но дюжий полисмен хватает его за плечи, удерживая на месте

ЗЫ http://sparrow-hawk.livejournal.com/121275.html

старый сон на подобную тематику

Сегодняшний сон. Вижу церемонию посвящения в определённый сан в неком тайном обществе, типа масонов. Должность называется Мастер Девяти Часовен. Предыдущий член общества, занимавший её, скончался. Теперь прошли дебаты в высшем совете о том, кого назначить на это место, одно из важнейших в структуре общества. А теперь происходит собственно процедура посвящения. Действо проходит, как мне кажется, в Британии. В старом приватном пабе «только для своих», интерьер 17-го века – и он оригинальный. Там действительно ничего не менялось с тех пор, когда в тот далёкий год здесь произошло первое собрание этого общества.

Инсталлируемого вводят в помещение. Он, как и все остальные присутствующие, в длинной тёмно-красной мантии с капюшоном. Возле всех столиков стоят люди. Одно место не занято – там висит на плечиках мантия, а перед ней стоит полный бокал с вином. Это место покойного Мастера, его займёт наследник после церемонии.

От группки людей с золотыми цепями поверх мантий (это высший совет, главы общества – и Мастер входит в их число) отделяется старик. Он самый главный. Он откидывает назад капюшон, поднимает приветственно руки и начинает петь какой-то гимн на латыни. Голос старческий, слабый – но чувствуется, что когда-то был очень красивым и сильным.

Под пение соискатель проходит к небольшой кафедре, встаёт за неё и кладёт правую руку на раскрытую книгу. Опуская к ней лицо. Пение обрывается. Напротив кафедры стоит человек в чёрной мантии, помимо капюшона на нём маска из чёрного шёлка. В вытянутой руке он держит крошечный арбалет. Когда соискатель поднимет лицо – он выстрелит ему точно в левый глаз. Таково завершение посвящения.

Увидел только что в статистике посещений, что в мой жж заходил парень, о смерти которого я недавно писал… я, конечно, понимаю, что это, скорее всего, родственник или друг под его логином зашёл… но морозец пробежал по коже.

Мой сон оказался пророческим, в какой-то мере.

Расскажу тогда ещё об одном сне, приснился сегодня. Сначала думал, не рассказывать, но раз такое дело…

Мне сниться, что Романовы получили власть с помощью договора с определённой сущностью. Ровно на 300 лет. И в 1913 году этот срок истекает. И чтобы их дом сохранил власть – договор нужно продлить. Сделать это от семьи может лишь какая-то молодая девушка. Она сидит в некой модной кофейне, кажется, в Петербурге, вокруг неё друзья и подруги, тоже молодые аристо. Веселье, смех.

Вдруг она видит на улице (сидит возле окна), что рядом с кафе на тротуаре, прямо напротив неё остановился некий господин. Очень солидный, костюм-тройка в мелкую клетку, галстук-бабочка, штиблеты, котелок, усы, монокль, трость. Встретившись глазами с Романовой, он прикасается двумя пальцами к головному убору (рука в лайковой перчатке), вежливо кивает. Потом, резко выбросив руку вперёд, пробивает стекло. Девушка воспринимает это нормально. Она знает, что кроме их двоих никто этого не видит и звона разбитого стекла не слышит.

Рука протянута сквозь дыру с острыми краями раскрытой ладонью вверх. Господин ожидающе смотрит сквозь стекло. My dear lady? – произносит он вопросительно. Она знает, что должна сделать: вложить руку в протянутую ладонь. Тогда господин потянет её руку на себя и разрежет её кожу об острый скол стекла. Струйка крови прольётся по витрине вниз. И договор будет продлён ещё на 300 лет. Но она вдруг трусит. Господин ждёт ещё секунду, потом пожимает плечами едва заметно, дескать, воля ваша, произносит «Вы не пожелали пролить каплю крови – теперь ею наполнятся реки», вытягивает руку сквозь дыру назад – и уходит. Никакого сожаления, никаких попыток уговоров.

Девушка понимает, что это конец. Она вдруг, на мгновение, видит своих соседей по столику, как мертвецов. Вот блестящий молодой офицер – он смеётся, но у него входное пулевое отверстие вместо одного глаза, вот ещё один юноша симпатичный – его голова разрублена саблей, вот красавица-барышня – у неё на краткий миг посинело лицо и вывалился язык – повешенная. Романова вытягивает перед собой руки – на коже трупные пятна. Она тоже мертва. Ей становится дико страшно – но ничего уже не изменить…

P.S. А сейчас увидал во френдленте:

кому і як залишите свій екаунт в жж після смерті?

Сегодняшний сон. Я в Сибири. Век 17, кажется. Зима, жуткий мороз. Я в такой старинной одежде, меховая огромная шапка, тулуп или как это правильно назвать… сапоги… рукавицы… С небольшим отрядом козаков. Они под моим началом. Я вроде как сослан, во всяком случае – в опале. Но, одновременно, и командую в этом забытом всеми богами уголке… они называют меня промеж себя «еретик». Мы куда-то двигались по реке, среди непролазных лесов. По льду. Только так и можно нормально передвигаться тут, летом на лодиях, зимой по льду. Но мороз усилился. Люди вымотаны. Они сбились в кучу возле костра. Трещат деревья от мороза. Я знаю, что скоро стемнеет и тогда мороз станет ещё сильнее и всем конец. До утра будут только застывшие «статуи». Такое уже находили. Или вообще отряды пропадали в этих местах, без следа.

Я иду по берегу, ищу. Точно знаю – здесь. Нахожу, сметаю снег. В песок берега, у самой кромки льда, намертво вмёрзла доска. Огромная толстая доска светлого дерева, явно вырезанная целиком из гигантского ствола. По поверхности доски струится затейливая резьба. Я набираюсь духу, готовлюсь. Потом одним движением выпрыгиваю из тёплых сапог и приземляюсь босыми ногами на доску. Ух! Даже во сне чую, какая она страшно-холодная. Промёрзла, как стылое железо. Стоять нельзя. Я приплясываю, начинаю отбивать нечто вроде чечётки. Почему-то я знаю, что надо плясать в определённом порядке, вот сейчас наступить на этот перечёркнутый ромб, а сейчас – на этот круг со спиралью внутри, и так далее… Двигаюсь всё быстрее и быстрее, с остервенением колочу в доску пятками. Ног уже не чувствую, перед глазами идут чёрные круги, в груди хрипит. В голове крутится только одно: «Стуки-стуки, під каблуки, під каблуки стуки дам!» я знаю, что так и надо. С надсадным хеканьем бью в доску обеими ногами враз – и спрыгиваю с неё в сапоги. Вижу на доске кровавые отпечатки своих ног.

Иду к козакам. Начинаю поднимать их пинками, рычанием (говорить сначала не могу, горло от мороза схватило, хожу как на деревянных ходулях, покачиваюсь. «Надо идти!» - говорю – «Пропадёте, дурни!»

Кое как подняв отряд на ноги, двигаюсь дальше по берегу. И вот, пройдя буквально пару десятков шагов, вижу, как на опушку леса, где секунду назад ничего не было, «выскакивает», не знаю, как лучше сказать, хутор. Открываются ворота, там стоит бабка, вся закутанная, на голове тёплый платок.

Козаки уже ничему не удивляются, они мало соображают и идут, как механические куклы. Они сейчас и в пекло бы пошли, ежели там тепло. Мы заходим в просторный дом. Тепло!!!! Это такое ощущение… это Жизнь. Козаки покотом падают вокруг стола на лавки, некоторые сразу же засыпают, некоторые с жадностью набрасываются на горячую еду, которую выносит хозяйка, на водку, которую она разливает из громадной бутыли зелёного стекла.

Я иду в соседнюю горницу. Жарко топится маленькая печь. Я с наслаждением стягиваю сапоги и протягиваю к огню ноги, расстёгиваю тулуп и кафтан под ним, скидываю прочь шапку. Чуть попозже, я знаю, хозяйка, попотчевав козаков, придёт ко мне. Будет долгий непростой разговор. Будем торговаться. А сейчас я просто наслаждаюсь теплом и отдыхаю.

Сегодняшний сон. Уже неоднократно замечал, что все эти утверждения, что читать во сне нельзя – полная фигня. Рассказываю.

Я на даче с отцом, мамой, бабушкой и сестричкой. Решил что-то взять почитать из старой библиотеки. Вижу большую синюю книгу, здоровенный такой томище. Вспоминаю ,что когда-то в детстве пробовал её читать – не пошло. Сейчас снимаю с полки и начинаю листать. Книга лауреатки Нобелевской премии. Какая-то пожилая женщина из Швеции или Норвегии… откуда-то из Скандинавии, в общем… единственная её книга – она вообще не писательница, простая крестьянка. Которая жила в первой половине 20 в. одна на уединённом хуторе, муж умер, дети уехали… всю жизнь занималась разведением гусей, достигла просто совершенства в этом деле. И под старость писала заметки о своей жизни, воспоминания, наблюдение за природой… такая сага одного человека… и вот, когда она заболела, её наследники нашли эту рукопись, опубликовали с её согласия – и она, уже совсем незадолго до смерти, получила Нобелевскую совершенно неожиданно. А её хутор теперь превратили в музей.

Её фото – такая кряжистая, старая, но крепкая ещё женщина, в простой одежде рабочей, с красным обветренным лицом, лицо строгое, но голубые глаза улыбаются, седые волосы заправлены под платок, но одна прядь выбилась и трепещет на ветру.

Эпиграф к книге – что-то из псалмов давидовых… полтома – собственно роман. Вторая половина – подробное описание методики выращивания гусей, с многочисленными хозяйственными хитростями и народными шутками, грубоватый такой крестьянский юмор. Это тоже написала она. Вот раздел о забивании гусей называется «что делать, если выгнали мужа за порог», как-то так… в плане того, что обычно гусей забивают мужчины, но уж если ты одинокая женщина – то приходиться всё делать самой.

Я переворачиваю страницы – и, кажется, слышу её голос. Такой неторопливый, спокойный. Рассказ о её жизни, одна на краю мира. Её хуторок, хозяйство, редкие визиты соседей. Холодное море, плещущее внизу, во фьорде. Воспоминания о молодости, о замужестве, о рождении детей…

Хорошая такая, добротная книга. Как с живым человеком поговорил. Никакого тебе вырожденчества, никакой тебе «содомии на 120 страницах», никакого «постмодерна», никакого кривляния.

Я понимаю, почему этой книге дали премию, понимаю, почему не оценил её в детстве, и почему она захватила меня сейчас.

Всякой вещи своё время под Солнцем.

Я вижу последнюю страницу романа. Умер её любимый гусь, который был ей как член семьи практически. Кажется, убил какой-то хищник. Она пишет, что нашла от него одно крыло. И вот говорит: «яосталась совсем сама». Причём именно так и напечатано, слитно «яосталась». Т.е. опечатка на странице.

И я словно слышу её голос, мне представляется (на русском во сне), что она произнесла горестно эту фразу так трогательно окая, как делают жительницы русской глубинки.

Ощущение сочувствия к горю этой давно умершей женщины, но по прежнему живущей на страницах книги, охватывает меня. Я нежно глажу синюю обложку огромного тома.

Снилось, что некоторые люди научились передвигаться по воде. Не ходить, а скользить, словно на коньках. Останавливаться нельзя, иначе начнёшь погружаться.

И вот берег, много людей, большинство идут куда-то в обход, на мост. А я и ещё некоторые сходим на воду. В одной руке портфель, ногами так раз-раз… и покатил, оставляя за собой расходящуюся дорожку наводной глади.

Сегодня был один разговор об этом символе

И это напомнило мне сегодняшний же утренний сон. Вроде еду я с кем-то по своему городу, но это уже не тот Днепр, что сейчас… недалёкое будущее? Я-тамошний знаю, что он гораздо больше и теперь метро днепровское представляет собой разветвлённую сеть. Выезжаем на площадь, на ней – один из входов в метрополитен. Построен в виде такой башенки в совершеннейшем барочном стиле, выкрашен в эдакий кремово-розовый цвет. Название станции "Ярмарок марнославства", что характерно. И большая табличка на стене дома «НАЦІОНАЛ-ДЕМОКРАТИЧНА ПЛОЩА»

Сон в руку? Дай-то бог, как говорится…

Сьогоднішній сон

Нібито у не такому вже далекому майбутньому після якоїсь великої війни чи катастрофи (чи того й іншого одночасно) настав такий собі неофеодалізм.

Я з великою кількістю людей на колишньому кордоні України та Угорщини. Нібито був якийсь набіг, і мадяри щось важливе у нас поцупили і віднесли до себе. Я стою біля молодого хлопця, він немов ватажок (щось на зразок удільного князя) цього порубіжжя. Він тільки нещодавно вступив у повноваження і дуже хвилюється. А тут ще ця складна ситуація з угорцями. Я - радник зі стольного граду. Коло нас скупчився натовп. Чоловіки, жінки, підлітки. У багатьох в руках зброя. Трохи далі різноманітні транспортні засоби, як запряжені конями та волами, так і авто. Бачу стареньку „газель” серед них. Всі готові, можемо рушати. Лишилася формальність. Але її дуже важливо виконати правильно. Поруч – „міжнародний спостерігач”. Я уві сні знаю, що він – від ляхів. Високий чолов’яга має на грудях ланцюжок золотий, на якому висить польський орел з неіржавіючої сталі (ще з часів до катастрофи, звідкись зняли, я бачу дірочки, де були шурупи). Уважно стежить.

Я кажу хлопцю, даючи йому списа:

- Підійди туди, - вказую на трохи похилений бетонний стовп з державним гербом України, що позначає місце старого кордону, - Тричі голосно скажи: „Угри, Русь йде по своє!” – і жбурни списа у їхню землю.

Він так і чинить.

Колона рушає. За нею тягнеться хвіст пилюки. Пече Сонце. Їдемо паралельно зі старою залізничною колією. Потім вона повертає наліво, а направо містечко старовинне, безлюдне, покинуте. Я вказую на місто і кажу:

- Туди не підемо. Там значне радіаційне забруднення. Об’їдемо місто полями.

От такий сон.

Сегодняшний сон. Какая-то альтернативная реальность. Я поднял неплохие деньги (порядка 4 миллионов долларов – это другой мир и доллар стоит гораздо больше, примерно как в начале 20 в. где-то), но заимел большие проблемы с законом. И вот я решаю сбежать в Мексику ( ага, сам офигел, когда проснулся %)

Я купил в Мексике участок земли, узкий, но длинный. Через всю страну, от океана с одной стороны – до Мексиканского залива с другой. Этот участок земли практически весь покрыт заболоченными джунглями ( да, именно так в моём сне :)

Я решаю заниматься перевозками – по суше, от одного порта к другому, экономится куча времени. Но дорог же нет! А прокладывать в джунглях и болтах – уйма капиталовложений. Тогда я делаю просто широкую просеку прямую – и организовываю рейсы для пассажиров и грузов такими огромными судами на воздушной подушке. Они несутся от моря к морю в обе стороны…

Сьогоднішній сон. Перед тим, як розповісти, хочу сказати, що про «кохання» (як це слово звичайно розуміють люди) у мене доволі розмиті уявлення були. Тобто я розумів, що це таке має бути, звичайно, але не відчував повністю, що ж це таке… можливо, цей сон був певною відповіддю на питання, яке мене вже давно непокоїло.

Сон наснився українською мовою – я чітко пам’ятаю, якою мовою думаю та розмовляю уві снах.

Отже, я біжу коридором якогось красивого маєтку. Високі стелі, широкі вікна, красиве оздоблення, сяючий паркет. Я дуже боюся не встигнути. У мене в руці якийсь револьвер, схожий на старий наган. На мені якийсь шкіряний одяг, ремені… портупея? На голові, здається, кашкет.

Я вибігаю на сходи – широкі мармурові сходи, які повільною хвилею, що загинається, спускаються у яскраво освітлений вестибуль. Коло підніжжя стоять чоловік, теж в якомусь військовому однострої, та жінка. Жінка в якійсь світлій сукні, з довгим волоссям. Вона злякано стискає перед собою руки. Чоловік цілить просто в неї з пістолета.

Я біжу щосили вниз, розумію, що не встигну, що він все одно її застрелить – і стрибаю на перила, широкі мармурові гладенькі перила – спираюсь на них ногою – і стрибаю вниз, між ними. Ще в польоті (а час почав рухатися так повільно-повільно) я стріляю в чоловіка. Влучив в голову – він падає навзнак, довкола розлітаються червоні бризки і шматочки. У цю ж мить я приземлюся між ними – і він, падаючі, вже мертвий – стріляє. Все трапляється так швидко… так швидко.

Я відчуваю дуже сильний, такий гарячий удар в груди. Я незграбно падаю. Кашкет котиться вбік. Намагаюся підвестися – але чомусь падаю знову. Чомусь мені смішно. «Так все по-дурному вийшло!» - крутиться в голові. Я спираюся в паркет рукою – але вона ковзає – і я падаю… придавив руку тулубом. Через силу перевертаюся – дивлюсь на червоне на долоні. «Ось воно як!» думаю. Болю немає.

Як через вату чую крик жінки. Вона підбігає, падає поруч зі мною на коліна. Підіймає мою голову, кладе собі на коліна, долонею намагається затулити рану – але марно, відчуваю як мокре та гаряче розливається по грудях. Не відчуваю ніг. Все тьмяніє. Майже не бачу її обличчя. Чую щось мокре крапає мені на щоки – розумію, що це її сльози.

Страху немає. Є радість, що вона жива. Дуже хочу їй сказати, що мені не шкода, що я так вчинив. Кажу:

- Не шкода!

Мені здається, що я говорю голосно – але розумію, що ледь ворушу губами. Я відчуваю, як вона пестить мені волосся, торкається своїми тонким пальцями – я це дуже люблю.

Все згасає. Я розумію, що помер.

Я прокидаюся.